Издательство Савво-Крыпецкого монастыря второй год тесно поддерживает сотрудничество с автором многочисленных православных книг Людмилой Александровной Ильюниной. Изданная книга о почитаемом старце Псковской земли протоиерее Николае Гурьянове явилась еще одним вкладом в духовное развитие современной общественности в русле Православия.

Отец Николай для многих насельников Крыпецкой обители был светлым лучом среди духовного мрака ошибок и недоразумений житейских обьстоятельств. Благодарение Богу за то, что рядом с нами жил такой праведник.

Военные годы и начало священнического служения

Из лагеря будущий старец был освобожден 23 марта 1934 года, но еще на два года был оставлен на поселении . После полного освобождения в 1936 году Николай Алексеевич Гурьянов учительствовал в Тосненском районе Псковской области. Страшный 1937 год удалось пережить чудом, в это время некоторые родственники матери были арестованы, другие уехали из села (после раскулачивания, боясь преследований), она сама осталась в разграбленном доме. 

Во время войны  он был перемещен в Прибалтику — сначала в Ригу, потом в Вильнюс. Здесь произошла его встреча с будущим новомучеником — митрополитом Виленским и Литовским Сергием (Воскресенским). От него 8 февраля 1942 года батюшка принял рукоположение в диаконы, а вскоре, в том же месяце, во священники, целибатом. Первые два месяца в священном сане отец Николай служил в Свято-Троицком Рижском монастыре, а потом вернулся в Вильнюс.

В Вильнюсе батюшка поступил на пастырско-богословские курсы, проживая в это время в Свято-Духовом монастыре. С этим временем связаны самые загадочные страницы его жития. Сохранилось несколько фотографий, на которых он запечатлен в монашеском облачении. Существуют разные объяснения этого факта в воспоминаниях насельников монастыря. Одни из них говорили о том, что он принял полный постриг в мантию, хотя на всех вышеназванных фотографиях батюшка запечатлен в рясе. По воспоминаниям других (главной свидетельницей тут является тогдашняя игумения монастыря Нина (Баташева), рассказала она об этом пюхтицкой игумении Варваре) — монашеское облачение, приготовленное к постригу, сгорело во время бомбежки в том доме, где оно хранилось. И батюшка больше к постригу не стремился, считая это знаком того, что воли Божией на его пострижение нет. Как бы то ни было, мы знаем одно — разным людям уже в конце жизни батюшка говорил: «Зовут меня Николай. Молитесь за митрофорного протоиерея Николая». И подписывался всегда так: «протоиерей Николай».

Пожалуй, не так уж и важно принял ли батюшка постриг от руки земного человека или не принял, ведь по духу он был всегда истинный монах, выполнял все монашеские обеты – целомудрия, нестяжания, послушания. И недаром свою священническую жизнь он начинал в двух монастырях, недаром потом по его молитвам были открыты многие обители и у него окормлялись настоятели монастырей и многие монашествующие. Кроме того, батюшка нес еще и подвиг юродства Христа ради, а среди юродивых немного мы найдем монашествующих, это подвиг особенного чина.

В Вильнюсском Свято-Духовом мужском монастыре отец Николай был уставщиком и пел на клиросе. В июле 1943 года он получает назначение на приход Гегобросты Поневежеского благочиния. Здесь ему суждено было прослужить 15 лет.

Прихожане первого прихода батюшки в Гегобростах оставили нам бесценные воспоминания. В них батюшка предстает перед нами как подлинно народный пастырь. В воспоминаниях ценны простые бытовые сценки: проломился пол в храме, надо делать ремонт, а прихожане — одни «платочки», мужчин нет. И вот батюшка идет в военную часть неподалеку в тот момент, когда солдаты на отдыхе, и говорит просто: «Ребятки, помогите мне». И эти в основном неверующие солдатики и их начальство (которое по тем временам очень рисковало) помогают отцу Николаю в считанные часы отремонтировать пол в храме. А вот привычные «сцены народной жизни» — гулянье на праздник, с вином, песнями и плясками. Отец Николай приходит на праздник и все вокруг умиротворяется. Вместе с прихожанами отец Николай сажал деревья, участвуя в их простой деревенской жизни, сам много трудился на земле. Благословлял детей на учебу, юношей на служение в армии, молодых на брак, провожал в последний путь усопших. О старце Николае, каким он описан в воспоминаниях старых прихожан, можно сказать словами духовного стиха «Молитва пастыря»:

Когда с печалию сердечной

Молюсь о паствы я грехах

И перед Благостию Вечной

Стою с слезами на глазах, —

Когда со страхом я взираю

На Тело Господа и Кровь —

Тогда молю и призываю

Христову к людям всем любовь:

Помяни «плодоносящих»

«Во святых Твоих церквах»

И людей «добротворящих»

Всюду, «в пропастях», «в горах»,

И « в пустынях», жарких, знойных,

И «вертепах» диких гор,

Где не слышно пташек вольных,

Где сверкает львиный взор…

…

Помяни! На всех людей,

Кто к Тебе взывает, Боже, 

Благость щедрую излей…

И кого мое прошенье

Так легко могло забыть, —

Я молю долготерпенье

Твое благостным к тем быть

Имя каждого, потребу —

Мог ли я воспомянуть?

Кто взывает, Боже, к небу,

Для тех «Сам и все» Ты будь.

В годы служения в Гегобростах к отцу Николаю ездил тогда семинарист, потом молодой священник, а теперь повсеместно известный протоирей Иоанн Миронов, настоятель храма в честь Божией Матери «Неупиваемая Чаша» при заводе АТИ в Санкт-Петербурге. В своих воспоминаниях он свидетельствует о подвижничестве и мудрости батюшки.

«В католическом и лютеранском окружении жилось, кончено, нелегко, но батюшка покрывал всех любовью. Припоминаю такой случай. Однажды я приехал к отцу Николаю. Только сели за стол, вдруг в окно стучат, милостыню просят. Батюшка им подал что-то, пригласил чайку попить. Я ему говорю: “Какие же это нищие — с золотыми зубами?” А он мне ласково: “Я знаю. Это местный ксендз послал их разведать, кто ко мне приехал, о чем разговаривают…” Батюшка улыбнулся, никого не осудив. Частенько окружали его хитрые люди (до самого конца жизни), а он покорял всех простотой.

Любовью и простотой спас батюшка от закрытия Никольский храм. Пришли к нему из НКВД решительно настроенные люди и говорят: “Поступили сведения, что вы против колхозов выступаете, паству против советской власти агитируете”. Здесь нужно упомянуть, что отец Николай любил все живое. У него на кухне свила гнездо ласточка, и он ее оберегал. Так вот, показал отец Николай на ласточку и отвечает: “Как я могу препятствовать такому серьезному делу, когда даже малую пташку не могу тронуть. Ваше дело — государственное, мое — духовное”. И такие простые слова возымели действие, что ушли они успокоенные и храм не тронули».

По воспоминаниям первых прихожан батюшки, он стал «пастырем добрым» не только для их прихода, но и для жителей всей округи на много километров во все концы света. «Отец Николай старался как можно скорее побывать в каждой избе, святой водой окропить все жилища. Не раз ему приходилось брести по снежным зимним сугробам, бороться с ледяной вьюгой. Он шел не только по своей деревне, но также старался побывать везде, где жили православные христиане. Ходил он по отдаленным уголкам Литовской земли, думая, как помочь несчастному больному, как облегчить скорбь на сердце у матери в разлуке с детьми. Каждого согрел в трудные часы добрым словом, умным советом: главное — надеяться на помощь Господа нашего Иисуса Христа, ходить в церковь, причащаться, делать добрые дела… Кто-то уходил на фронт — перекрестил, иконку в дорогу подарил; кому-то жизнь семейную наладил, девице мужа подарил… Новую семью создал… Немало заботился батюшка о беженцах. Сам не ел — детей голодных кормил, стариков не забывал, не одного в вечный путь проводил — никакой платы не брал».

Главное за что любили, почитали и были благодарны отцу Николаю его первые прихожане — «за привитую любовь к Богу». «Тяжелый путь прошел отец Николай, но он не растерялся, не роптал, а в эти трудные дни был сияющей звездочкой в темной ночи. Божиим словом показывал настоящую жизненную дорогу, учил любить Господа Бога и оставаться верными детьми Всевышнего». — вспоминают его литовские прихожане. Спустя три года со дня отъезда отца Николая из Литвы бывшие прихожане напишут ему: «Уважаемый отец Николай! Не только я, но и вся Литва скучает по вас, ибо такого священника у нас нет, и не будет. Вы только один так преданы Святой Церкви! Ваш бывший приход страдает…»

Одновременно с приходским служением отец Николай продолжал учебу. В 1951 году он закончил заочное отделение Ленинградской Духовной семинарии, три года проучился в Духовной Академии.

Сохранились письма к отцу Николаю одного из преподавателей питерских Духовных школ — С. А. Купрессова, датированные 1953–1959 годами. Эти письма свидетельствуют, что уже тогда духовно чуткие люди видели в священнике Николае Гурьянове незаурядного молитвенника и подвижника. «И мы, знающие вас, — заочника, одного из тех редких, которым всегда так хочется, так приятно оказать всякую посильную помощь… Жаль, что вы не обещали прибыть к нам на эту сессию… Впрочем, формальная наша учеба — не главное для вашей пастырской деятельности. Не всегда “пять“ совпадает с пятерками служения. Главнее — ваша ревность, чистая христианская любовь, верность житием, служение Богу и Церкви!.. Утешаю себя мысленно, что где-то в тихой глуши смиренного вашего служения светится, не угасая — лампада, огонек искренней, кроткой молитвы за нас, за меня недостойного. Уповаю на милость Божию ко всем нам! Очень прошу Вашего благословения и молитв…» В письмах к отцу Николаю С. А. Купрессов постоянно трогательно именует его «друг души моей» и называет его украшением Церкви .

На протяжении всей жизни старец относился к питерским Духовным школам с любовью и благодарностью. Бывая в городе на Неве, он обязательно старался участвовать в богослужениях в академическом храме, сохранял связь со своими соучениками по Семинарии.

Из немногочисленных сохранившихся документов, относящихся к раннему периоду служения отца Николая, особенно важна характеристика, подписанная архиепископом Виленским и Литовским Алексием, данная ему 15 октября 1958 года:

“Это, без сомнения, незаурядный священник. Хотя приход его был малочислен и бедный (около 150 человек прихожан), но благоустроен так, что может быть показательным примером для многих…

В личной своей жизни — безукоризненного поведения. Это пастырь — подвижник и молитвенник. Целибат. Приходу отдавал всю свою душу, все свои силы, свои знания, все сердце и за это всегда был любим не только своими прихожанами, но и всеми, кто лишь только ближе соприкасался с этим добрым пастырем”.

О его высочайшем пастырском достоинстве свидетельствуют и церковные награды, полученные им в те годы: в 1952 году — золотой наперсный крест, и сан протоиерея в 1956 году по указу Святейшего Патриарха Алексия.

Настает важный для о. Николая 1958 год. 

“Боголюбивый Батюшка, о. Владимир! — пишет отец Николай неизвестному нам адресату. — Если о. Иоанн не тронулся из Залита, то пусть он с Богом сидит там зиму, а я себе буду сидеть у себя в Гегобрастах до весенних теплых, светлых, долгих дней, вполне соответствующих моему переезду и переезду о. Иоанна. А если же о. Иоанна перевод и переезд неминуем и состоится этой осенью, то нужно нашу передвижку уложить, пока не совсем короткие дни и сухая погода. С любовию о Господе к Вам — о. Н.”.

Перевод состоялся осенью. По указу Владыки Иоанна (Разумова) от 21 октября 1958 года отец Николай назначен настоятелем храма святителя Николая на острове Залита Псковского района. Уже в день Покрова Пресвятой Богородицы о. Николай служит первую литургию. Здесь пройдут последующие сорок четыре года его жизни и пастырского служения. Здесь он станет тем, кем знаем мы его сегодня — батюшкой Николаем, старцем с острова Залита… 

Переселение на Талабский остров

Итак, в 1958 году отец Николай покидает свою «прибалтийскую пустыньку», выполняя настойчивую просьбу своей матери, соскучившейся по родной псковской земле.  По благословению печерского старца Семеона (Желнина) он переселяется на рыбачий остров Талабск посреди Псковского озера. 

В жизнеописании старца нелишним будет рассказать об истории Талабского острова, на котором батюшка прожил почти полвека. Остров Залит, принадлежащий к группе Талабских островов, до 1919 года назывался Талабск (Талабским именовалось и само озеро Псковское). Название Талабск, вероятно, происходит от эстонского «талу», «тала», обозначающее двор в смысле отдельного крестьянского хозяйства. Можно думать, что когда-то на острове Талабске жили эсты. Вообще по берегам Псковского озера встречается немало селений с исконно эстонскими названиями, но переделанными в русские. На Талабском острове, как и на других островах Псковского озера, издавна жил особый народ. Прекрасная характеристика его особенностей дана в дореволюционных «Псковских губернских ведомостях» за 1909 год:

«…Жители островов — усердные посетители приходских храмов. Обычай иметь свои часовни и собираться в них на молитвословие у них сильно распространен. Это напоминает пословицу: “Кто в море не бывал, тот Богу не маливался”. Действительно, только глубокою верою в провидение, бесконечною преданностью Всеблагому промыслу можно объяснить те замечательные подвиги самоотвержения, терпения и выносливости, которые весьма нередко приходятся на долю приозерца и о которых, конечно, остается не известно никому, кроме таких же героев, как его соседи. Приютились рыбаки для ловли на хрупком весеннем льду, заходит ветер — падара, отрывает льдину и носит ее с рыбаками по озеру взад и вперед, носит по нескольку дней, а весеннее солнце делает все меньше и меньше импровизированное судно. Домашние в горе от неизвестности, а носимые ветром рыбаки, нередко разлученные между собой при разрыве ледяной глыбы на части, истомленные голодом и холодом, прибиваются к берегу, находя себе приют в первом попавшемся селении. Выехали ловцы на озеро в темную, длинную осеннюю ночь, которую проводят в трудах, пот льется градом, все мокры с головы до ног, а к берегу приезжают окостеневшие от наступившего заморозка; но этого мало, нужно на берег перетащить мокрый, весящий сотню пудов невод, и вот выступают из лодки прямо в воду вереницы с неводом на плечах. Вся эта вереница вместе с неводом покрывается льдом. Новые труды — сбросить невод с плеч так, чтобы он не поломался от мороза. Сколько труда и терпения приходится испытать ловцу по приходе домой, чтобы снять мокрую, приставшую к телу и промерзшую одежду. Но замечательно при этом, что ловцы вообще не слишком охочи до рассказов о своих подвигах. Они убеждены, что в их жизни иначе и не может быть, что опасности, с которыми постоянно встречаются они, посылаются Богом и по воле Его Одного и устраняются… Талабчане выглядят народом крепким и красиво сложенным. Да и нельзя не заметить, что тщедушный, слабый организм не вынесет ловецких трудов. Детство и даже младенчество обозерца проходит в плавании, в обучении управлению лодкой и рыболовецким трудам… У талабчан крайности часто сходятся между собой. Удачная ловля из бедняка делает богача, который на следующий год чуть ли не просит у других милостыню. Ловецкие занятия своего рода игра, и жизнь талабчан во многом сходна с положением человека, все житейские расчеты которого основаны на вере в счастье. Талабчанина редко можно застать в унынии оттого, что ему не только завтра, но и сегодня есть нечего. С надеждою он сморит на озеро…Понятие о богатстве и бедности, о довольстве и недостатках — понятия чисто условные, временные. Сегодня беден, завтра богат; сегодня нет хлеба, завтра все в изобилии. У талабчанина не заметите стремлений к каким-то сбережениям…» 

Характер жителей псковских островов не могли коренным образом изменить социальные потрясения в стране. Уклад жизни рыбаков в то время, когда на Талабском острове в 1958 году поселился старец Николай Гурьянов, оставался тем же, каким он был до революции. Этим можно объяснить то особое почтение, которое проявлял старец по отношению к жителям острова — они были великими тружениками. А старец высоко ценил трудящегося человека и прощал ему мелкие недостатки. Кроме того, поселение старца на острове вернуло этим местам сугубое молитвенное служение — во времена древние здесь располагался Петропавловский мужской монастырь, построенный около 1470 года, в 1616 году приписанный к Псково-Печерскому монастырю и упраздненный в конце XVIII столетия.

До революции Талабские острова имели еще одно название — Александровский посад. Такое название селение получило в 1820 году в честь Государя Александра I, который оказал пособие после пожара, бывшего на острове в начале XIX века. Талабские острова до революции насчитывали 750 дворов и были известны на всю Псковскую губернию своими ярмарками. На острова перед новым годом съезжались купцы, крестьяне, работный люд из многих губерний. Население островов в это время увеличивалось в два-три раза. Везли все, что только пожелаешь. Несколько дней, а то и недель, шел оживленный торг. С прибылью оставались жители островов и прибрежных деревень.

Особой властью и почетом пользовались на островах, как на Талабском, Верхнем, так и на среднем — Талабенце, жерники. Обычно это были опытные рыбаки, владельцы больших неводов и промысловых судов. Дома жерников, обшитые тесом и покрытые масляной краской, издали вещали о хозяйском достатке.

Талабчане занимались в основном рыбной ловлей. Пойманную рыбу отправляли в Петербург, Москву, Ригу, Варшаву. Талабский снеток сушили в специальных печах, которых насчитывалось до 119. Ежегодно продавали от 160 до 300 пудов рыбы. Только купцы да зажиточные островитяне располагались просторно и основательно, двухэтажные дома, магазины, различные мастерские возводились вдоль южной стороны острова, называемой Набережная. На Верхней улице селились менее состоятельные жители или просто бедные. 

Известны были всему Пскову и окрестностям крестные ходы, которые устраивались по воде в летнее время. К престольному празднику Верхнего острова — дню первоверховных апостолов Петра и Павла в Талабск приплывали иконы из Спасо-Елеазаровского монастыря, находящегося на берегу в семи верстах от Талабска. Вот как описал это торжество бытописатель прежних времен: «Крестный ход на лодках представляет живописную картину. Каждая лодка старается пристать к берегу; по нескольку человек садятся на одно весло, которые нередко от большого усилия ломаются. В это время перегнать лодку на ходу считается делом приятным. Празднество продолжается не менее трех дней». 

И во время поселения на острове старца Николая обычай водных крестных ходов сохранился, только совершались они не от Спасо-Елеазаровского монастыря, который в годы советской власти был закрыт , а от Пскова. Вот как описал эти крестные ходы давний сомолитвенник старца Николая — протоиерей Иоанн Миронов: «На Петров день здесь по обыкновению шел крестный ход из Пскова с Спасо-Елеазаровской иконой. На этой иконе Спаситель изображен в митре с крестом. Икону несли до берега Псковского озера, к переправе на остров, чтобы сесть на катера. А местные жители встречали икону на своих лодках, двигаясь по озеру с хоругвями. Это было незабываемое торжество Православия!» 

Храм святителя Николая Чудотворца на Талабском острове впервые упоминается в писцовых книгах в 1585–1587 годах, где говорится, что одно пустое дворовое место «под церковку подошло». Первый храм был деревянный и строился местными жителями, которые, как и теперь, были рыбаками. Во время нападения шведов в 1703 году сильно пострадал Верхнеостровский монастырь, основанный около 1470 года в честь первоверховных апостолов Петра и Павла преподобным Досифеем Верхнеостровским, память которого совершается 8/21 октября. Вероятно, тогда же пострадал и Никольский храм на Талабске. В 1792 году построен каменный храм. Он строился по традиции из известняковой псковской плиты. В храме до сегодняшнего дня сохранились фрески письма неизвестного автора. Престола в церкви два: во имя святителя и чудотворца Николая и во имя Смоленской иконы Божией Матери.

В 1842 году был сооружен ныне действующий придел в честь чудотворной иконы Божией Матери Одигитрии Смоленской, в память чудесного избавления от эпидемии холеры, охватившей жителей посада. Некий прихожанин храма святителя Николая увидел во сне Смоленскую икону Божией Матери и услышал: «Обнесите Меня с крестным ходом вокруг всего посада, и тогда холера прекратится». В сонном видении этому человеку было открыто место, где до той поры хранилась сия святая икона, а именно на чердаке одного из посадских домов. Все было сделано по слову Божией Матери, и эпидемия прекратилась. 

В 1854 году выстроена каменная часовня в честь святителя Николая в память чуда от образа святого, бывшего во время пожара 6 июля 1853 года. Часовенка воздвигнута была для «неугасимого горения елея». На кладбище в 1888 году возведена вторая часовня, по местному преданию — в честь Анастасии Римляныни. Церковь на острове несколько раз страдала от пожара, но всякий раз бережно восстанавливались на средства и стараниями местных жителей.

О том, что жители острова не были оторваны от судеб всей страны, свидетельствовала надпись, сделанная на самом большом колоколе: «Вылит сей колокол 31 мая 1893 года в царствование Императора Александра III, в память избавления Его Императорского Высочества, Наследника Цесаревича и Великого Князя Николая Александровича от угрожавшей ему опасности в городе Отсу, в Японии, в 1891 году 20 апреля при Преосвященнейшем епископе Гермогене, местном священнике Иоанне Орлове и церковном старосте Иоанне Бахереве» . Старец Николай Гурьянов, придя на остров, продолжил традицию почитания Царской Семьи, Государя-Мученика Николая. 

До революции при Никольской церкви на Талабском острове существовали две школы: церковно-приходская с 1891 года и министерская двухклассная, открытая в 1898 году. В Никольском приходе накануне революции состояли 1271 мужчина и 1371 женщина. В 1939 году храм после сильного разорения был закрыт. Уничтожено все убранство, куда были вывезены иконы — неизвестно. В 1947 году храм вновь открыт для богослужений, но только в Смоленском приделе.

Первые годы подвижничества среди Псковского озера

С первых дней служения на острове старец Николай стал благоукрашать свой храм: провел основательный ремонт, обновил убранство храма и алтаря, украсил его новыми иконами. Особым подвигом старца было озеленение острова. Во время Великой Отечественной войны вся растительность на острове была уничтожена, — ни кустика, ни дерева нельзя было увидеть на всю округу. Старец Николай издалека — из Киева, из Вильнюса, Почаева, Пюхтиц собирал растения, корни и рассаду кустов, деревьев и цветов и сажал на острове. На острове не было водопровода — для поливки нужно было таскать в день по 100–200 ведер воды из озера. От берега озера до кладбища, где батюшка посадил особенно много деревьев, расстояние немаленькое. А ведь у него после лагеря были больные ноги, и уже тогда ходил с палочкой.

Зато когда его труды стали приносить плоды, и все вокруг зазеленело, сколько было радости! Как писал старец в одном из писем своем духовной дочери пюхтицкой игумении Варваре: «Не будет лишним сказать и о некоторых цветочках, как о примулах, сенполии и кампануле, до сих пор обильно цветущих на конах в хате. Все это меня радует и за все слезно благодарю милосердие Божие. На кладбище теперь у меня лес, и домик утонул в зелени. Со своего сада насушил компоту и наварил варенья».

Надо сказать, что батюшка особенно почитал западный удел Божией Матери – Свято-Успенский Пюхтицкий женский монастырь на эстонской земле. Пока он был в силе, ездил в монастырь ежегодно, по его совету и благословению устраивалась и внешняя (стройка, хозяйство) и внутренняя жизнь обители. 

Не забывал батюшка и свое первое монашеское пристанище – Свято-Духов монастырь в Вильнюсе. Туда он так же старался приезжать нередко. 

Много трудился отец Николай  для возвращения былого благолепия храма на острове. Подновлял киоты на иконах, ризы, полностью провел ремонт с обновлением кровли, привел в порядок могилки.

Есть в храме святителя Николая почитаемый чудотворный образ Божией Матери «Благодатное небо», имеющий второе название «Смоленская» и празднуемый в день Смоленской иконы Божией Матери 28 июля. В тяжелые смутные времена с этой святой иконы была похищена серебряная риза, и отец Николай сразу, как приехал на остров, постарался одеть Матерь Божию в подобающую Ей царскую порфиру. В этом помогли духовные чада батюшки, которых у него всегда было много. Игуменья Тавифа из Свято-Духовского женского монастыря в Вильнюсе взяла благословение и начала шить ризу Богоматери на голубом бархате. Сколько слез радости и боли сопровождали эту работу матушки-игуменьи, знает, наверное, только Хозяйка ризы. В 1960 году, после двухлетнего труда, риза наконец была одета на эту святую икону Заступницы нашей Усердной, Пресвятой Богородицы. И поныне этот святой образ радует и подает духовное утешение всем с верою к нему притекающим. После того как блаженная игуменья Тавифа почила о Господе от тяжелого долговременного недуга (в 1972 году), сестры ее обители вскоре в видении увидели свою игуменью и услышали, что матушка Тавифа на пути прохождения мытарств была сопровождаема Матерью Божией.

Итак, жил батюшка на острове не как затворник, он положил великие труды для того, чтобы озеленить выжженную во время войны землю, отремонтировать храм, а главное — привести ко Христу души местных жителей. 

На острове, как мы уже сказали, жили в основном рыбаки, жили дружно. Уже в три часа ночи они оставляли свои дома и шли на озеро ставить сети. Отец Николай сам, без приглашения, приходил в избушки, сидел с младенцами, пока родители рыбачили на озере. Народ на острове глубоко чтил отца Николая. Не только церковные люди, но даже падшие души тянулись к нему, чувствуя тепло его сердца, его милосердие и заботу. «Пьяницы местные мирно уживались с ним. Бывало, выйдет он навстречу такому бедолаге: “Ну-ка, роднуля, что у тебя в сумочке затаилось? Голубчик, роднуша, надо бросать, семье-то тяжело. Дай сюда бутылочку-то”. Возьмет бутылку — и о камень ее... А пьяница не ругается, домой идет спокойно» — вспоминает протоиерей Иоанн Миронов. В свою очередь батюшка с уважением отзывался о рыбаках: «Труженики наши люди. Да, рыбаки трудятся: любая погода, ненастье, а они все... а волны, в особенности летом, бури, — они все это несут, и творят доброе дело тем, что рыбку добывают. А мы молимся и просим, чтобы Господь помог миру от недугов и от военных действий. “Сохрани, Господи”». В 1960-е годы, во время хрущевской «оттепели» и усилившегося гонения на храмы, на остров к отцу Николаю приехали представители местной власти, разговаривали очень резко, грубо, запугивали и пообещали на следующий день вернуться за ним. Батюшка разволновался и всю ночь простоял на сугубой молитве. Наутро на озере поднялась страшная буря, которая не утихала в течение трех дней. Талабск стал недоступен. После того как буря стихла, об отце Николае как-то забыли и больше не трогали. 

Рассказывают про местную жительницу, которая, желая выслужиться, донесла, что батюшка ругает Ленина. Когда она пришла на рыбацкий праздник с пустой миской (по древнему обычаю, рыбаки кладут в эти миски рыбу вдовам и одиноким), один рыбак плюнул в ее миску, выхватил ее из рук и бросил в озеро. Товарищи, стоявшие рядом, отвернулись. 

В те годы священников отстранили от власти в церкви, управление перешло в руки выборной «двадцатки» и старосты. Батюшка Николай говорил: «Как бы там они нас ни отстраняли, а за благолепие храма отвечаем мы». 

Все радости и горести жизни на острове с батюшкой делила его мамушка Екатерина Степановна. Она создала уют и содержала в чистоте маленький домик, где они вдвоем поселились, и участвовала не только в повседневной житейской повседневности прихода, но была и сомолитвенницей своего сына-старца. Екатерина Степановна отошла ко Господу 23 мая 1969 года а в 1971 году батюшку Николая чуть было не перевели на служение в Псков в Свято-Троицкий Кафедральный Собор. Об этом свидетельствуют два сохранившихся письма: отца Николая к Управляющему Псковской епархии архиепископу Иоанну (Разумову) и обратный ответ Владыки. Оба эти письма ярко свидетельствуют о любви жителей острова  к своему пастырю. Вот эти письма:

Высокопреосвященнейший Владыка Иоанн!

Мое недостоинство к Вашему Высокопреосвященству обращается хотя и с обычным недоразумением, но не без боли в сердце. А именно: наши достоуважаемый церковный староста Л. под предлогом болезни 26 сего месяца отказалась работать в Цер¬кви. Все полномочия и обязанности председателя Церковного Совета с себя сложила, другого же кандидата на ее место у нас пока не предвидится: все добрые людчики побаиваются, как бы не потерять трудовой пенсии.

Как быть и как выйти из создавшегося положения? Без милости Божией и мудрости Вашего Высокопреосвященства, как видно, нам не обойтись. И моя просьба от лица всех болельщиков о благе Церковном к Вам, пожалуйста, подскажите нашей церковной общине, через помощника старосты Николая Андреевича, благодатный святительский совет об избрании достойного старосты.

Коленопреклоненно испрашиваю Вашего Архипастырского благословения и прощения за безпокойство, недостойный послушник и богомолец Вашего Высокопреосвященства, 

прот. Гурьянов о. Н.

28 декабря 1971 года

Ваше Высокоблагословение,

достопочтеннейший и глубоко всеми почитаемый,

дорогой батюшка, отец Николай!

Осмелюсь уведомить Вас, что помощник Вашей Церкви вручил мне сегодня пакет Вашего Высокоблагословения.

Ваше письмо наполнено до верхов скорбями, заботами, недоумениями и суетливыми раздумьями. Прочитав его, я был очень озабочен ввиду того, как Вы пишите, что у Вас нет людей, кто бы мог встать на дело церковного старосты, и меня тут осенила мысль: для пользы дела Церкви Вас переместить на служение в наш Свято-Троицкий Кафедральный Собор, а на Ваше место к Святителю Николаю Залитскому, даровать это место давно уже просящемуся о. Алексию М., матушка которого восполнит место церковного старосты и сразу все Ваши недоумения разрешатся для Вас в очень положительную сторону!

Но к моему великому огорчению, я должен Вам об этом сообщить, что у Вас очень хороший помощник церковного старосты. Он заявил, что залитяне никуда не отпустят ни на один шаг Вас от себя и не расстанутся с Вами никогда…

Дорогой батюшка, отец Николай! Ведь до беды далеко и Вы посоветуйте своим членам Церковного Совета с этим вопросом не торопиться: болеют не все к смерти, а некоторые к жизни вечной… На первую декаду 1972 г. поручаю временно управлять делами церковного старосты сему мужу Николаю Андреевичу, а за это время Вам сам Святитель Николай поможет выйти из этого затруднения, Он пошлет хорошего, доброго человека, который и возьмет по Вашему благословению и народному избранию, звание и тяготы, заботу и работу по должности церковного старосты!

Вашу богомудрую пастырскую разумность я вручаю под омофор Святителю Николаю и от всей души желаю Вам новогодние праздники и Рождество Христово встретить в мирном благодушии и благоденствии, и чтобы Ваше вечно трепещущее сердечко, вместе со светлыми ликами Небесных Ангелов, встретило грядущего Спасителя мира, нас ради человечества и нашего ради спасения, на нашу грешную землю пришедшего, чтобы воспринять и наше человеческое, хотя и убогое, но усердное пение: “Слава в Вышних Богу, на земле мир, в человецех благоволение!”

Спаси Вас, Господи, за Вашу любовь к нашей Родине, Отечеству нашему, за Вашу преданность и верность Русской Православной Церкви, которую Вы не словами, а добрыми делами подтверждаете каждый год. За Ваши понесенные труды и Вашу неустанную заботу об изыскании денежных средств, принесенных на Алтарь Родины, от лица Русской Православной Церкви и всего нашего доброго народа выражаю Вам нашу архипастырскую благодарность, пребывая к Вашей почитаемой Святыне с глубоким уважением и братской о Христе любовию, просяще взаимных святых молитв, Ваш постоянный богомолец,

Иоанн, архиепископ Псковский

28 декабря 1971 г. 

Собранные в книге «Жил на острове праведник» многочисленные рассказы островных жителей свидетельствуют, что отец Николай «был на острове естественной его частью. Его присутствие ощущали всегда». Несколько поколений островитян батюшка крестил, венчал и напутствовал в жизнь вечную. «Мы быстро привыкли к батюшке, как к родному»,  - вспоминает одна из талабских жительниц, - «Батюшка принимал всех сердечно, хотя мог и юродствоать при этом, подшучивать. Но его шутки надо было понимать. Вскоре здесь осознали, что он за человек» . Другая островитянка передает любопытные подробности, касающиеся отношения к батюшке его «островной родни»: «Со временем на острове все стали замечать, что если отец Николай попадется тебе на дороге, а лучше даже ее перейдет, то все у тебя после этого будет удачно: и рыбку хорошо продашь, и дела успешно завершатся и домой благополучно вернешься…Батюшка был очень добрый и людей жалел…Отец Николай всех островских понимал, так как изнутри хорошо знал нашу жизнь».   

Особо трогательные воспоминания о старце Николае оставили островитяне, которым Бог даровал под покровом молитв старца провести свои детские годы. Особенно в то благодатное время, когда батюшке разрешили преподавать в местной школе Закон Божий. Все дети острова, как только видели батюшку, сразу же его окружали: каждого он одаривал гостинцами, гладил по головке, называл по имени. А они в ответ (чистыми душами ощущая святыню), говорили о нем: «Боженька идет…» А одной из съемочных групп на вопрос: «Дети, каких святых вы знаете?» Дети хором ответили: «Святителя Николая, батюшку отца Николая». 

Первого сентября батюшка служил в школе молебен, кропил детей святой водой, дарил иконочки в благословение. Многие дети по его разрешению с цветника у  батюшкиного домика срывали цветы, для того, чтобы в «День знаний» отнести учителям. А в день рождения батюшки дети наоборот сами дарили старцу букет цветов и подарочки. 

В семидесятые годы устанавливались духовные связи отца Николая со многими священниками, монахами и мирянами. Батюшка был духовником псковского духовенства, ездил в Пюхтицы к своим духовным чадам, бывал в Петербурге. Был в духовном общении со старцем Иоанном (Крестьянкиным), блаженной Любушкой, блаженной Марьей Ивановной. 

Пюхтицкая игумения Варвара в своих воспоминаниях о старце рассказывает о знаменательном случае его юродства, который раскрывает сокровенное — на попечении у старца были многие обители и храмы, благословляя их настоятелей, он брал на себя особый духовный подвиг.  Любовь притягивает к себе людей. Вскоре на остров стали приезжать со всей страны — отца Николая начали почитать как старца. «Об отце Николае точнее не скажешь: “Не может укрыться светильник под спудом!” Не хотел он этой славы от людей, но Господь не оставил его сокровенным...» — свидетельствует протоиерей Иоанн Миронов.